‒ Ути-пути, кого к нам занесло, ‒ Карандаш услышал скрипучий голос и открыл глаза. Над ним сгрудились потертые, ободранные, грязные предметы.
Он закрыл глаза: на оборванцев смотреть не хотелось.
‒ Смотри-ка, огрызок не верит, что попал в последнее пристанище. ‒ Все загоготали.
‒ Где я? – Карандаш обвел компанию взглядом.
‒ Как думаешь? – хмыкнул Рваный пластиковый Мешок.
Карандаш предпочел промолчать – даже мысль об этом вызывала ужас.
‒ Будешь В5-71. Семидесятого утром Крыс сожрал. ‒ Все нервно засмеялись.
‒ Крыс – это кто?
– Главный. Местный мафиози. Жрет все, что попадется.
‒ Так я же несъедобный.
‒ Это тебе так кажется. В5-70 тоже так думал и прямо Крысу заявил: я – карандаш, кто меня съесть захочет? А Крыс ему: а давай проверим. И сожрал. ‒ Рваный Мешок усмехнулся: ‒ У тебя есть шанс познакомиться с ним, ‒ и повернулся к остальным: ‒ Делаем ставки?
Компания отошла. Карандаш встал и огляделся.
Вонь, грязные лужи, неопознаваемые ошметки, размокшая бумага, всевозможный пластик, шум машин. Карандаш вздохнул: верить не хочется, но признайся, ты – на свалке.
Компания вернулась и Рваный Мешок продолжил допрос:
‒ Ну, чем раньше занимался? – ухмыляясь кривой улыбкой.
‒ Разве здесь это важно?
‒ Нам интересно – до завтра-то заняться нечем.
‒ Эскизы рисовал. Нас много в стакане стояло; рядом еще кисти красовались. Но мы – главные, с нас все начинается. Между прочим, художник всегда выбирал меня, — с гордостью сообщил Карандаш.
‒ Оно и видно.
Компания рассмеялась, а Рваный Мешок, ухмыляясь, смерил Карандаша взглядом и заметил:
‒ Ростом-то ‒ с ноготок.
Карандаш сделал вид, что это не относится к нему и спросил:
‒ А что завтра?
‒ Наша очередь, однако, ‒ прошелестел Мятый Кулек и уставился на ретиво разъезжающий по соседнему участку бульдозер.
‒ Что наша жизнь – игра, ‒ прохрипел Безрукий Пупс. Судя по голосу, до солиста оперного театра ему было далеко.
‒ Кыш, ‒ крикнул птицам мятый Тетрапак, дернув крышечкой. ‒ Разлетались тут.
‒ Они, однако, и завтра тут летать будут, ‒ с тоской глядя в небо, пропищал Мятый Кулек.
‒ Я еще многое мог бы нарисовать, ‒ продолжил Карандаш и указал на едва видимый грифель, ‒ а он ….
‒ Кому ты нужен, чудило! – перебил его Дырявое Ведро. ‒ Никому огрызки жизни не нужны. Конечный пункт. – Подхватил лежащий неподалеку каштан и принялся подкидывать и ловить, прислушиваясь к звукам.
‒ Ловко ты, ‒ одобрил его Тетрапак.
‒ Есть идея! – воскликнул Безрукий Пупс.
Все повернулись к нему.
‒ Предлагаю поиграть в футбол: Дырявое Ведро встает на ворота, остальные пробивают штрафные, ‒ и нерешительно посмотрел на компанию.
Все с энтузиазмом поддержали его и разошлись в поисках предметов, обозначающих ворота. Карандаш прикатил порванный мяч, Тетрапак – корягу. Мятый Кулек отмерил ширину ворот. Помятая Консервная Банка, только что присоединившаяся к компании, устроилась на куске доски, которую притащил Рваный Мешок.
‒ Хоть какое-то развлечение, – отметил Тетрапак и первым ударил по каштану, удачно пробив штрафной. Зрители заорали «Браво!», а исполнитель удара попытался было поклониться, но чуть не свалился, поэтому вместо поклона приоткрыл крышечку.
Следующим бил Мятый Кулек. Не повезло – каштан прокатился рядом с воротами и ему досталось от зрителей разочарованное «Ууууу». Мятому Кульку стало неловко, и он, съежившись, приютился на доске на самом краю.
Подошла очередь Карандаша. Он ударил по каштану, тот полетел в воображаемый угол ворот, но Дырявое Ведро был начеку и поймал. Зрители в восхищении скандировали «Молодец!».
Рваный Мешок встал на позицию. Зрители уже так увлеклись зрелищем, что тут же начали кричать «Шайбу! Шайбу!». Рваный Мешок ударил по каштану, тот завертелся и красиво взлетел. Но — мимо ворот. Публика засвистела. Дырявое Ведро рванул вверх, поймал каштан и прокатил по своим бокам. Ему досталось зрительское «Браво!». Рваный Мешок нисколько не огорчился и только махнул ручкой:
‒ Следующий.
Так они поиграли несколько кругов, пока не надоело. Поднялись на вершину кучи мусора, присели на доску, которую притащили с собой, и сверху принялись наблюдать жизнь на свалке.
‒ Смотри, ‒ подтолкнул Карандаша Тетрапак. ‒ Вон там, слева. Это Крыс.
‒ Вижу. Здоровый какой! – Карандаш аж присвистнул.
Крыс не спеша прошествовал мимо них, быстрым взглядом резанув по компании.
‒ Да уж, ему в лапы лучше не попадаться, ‒ добавил Мятый Кулек. ‒ Вмиг сожрет, однако.
Между тем машины приезжали с новыми партиями мусора, вываливали и отправлялись за следующими. Бульдозеры растаскивали образовавшиеся мусорные кучи. Подъезжали самосвалы, поверху ссыпали грунт.
‒ А вы как здесь оказались? – обратился Карандаш к Рваному Мешку.
Тот прокашлялся и ответил:
‒ Моя старуха жила одна, в аварийном доме. Дети не появлялись. Кому нужны старики? Их быстро забывают – дать ничего уже не могут, зато беспрестанно чего-нибудь требуют. Кому это может понравиться? У каждого ‒ своя жизнь; вы свое уже сделали, теперь ваше место – на свалке. – Рваный Мешок замолчал. Наверное, погрузился в воспоминания, подумал Карандаш.
‒ Берегла меня, – нежно произнес Рваный Мешок и вздохнул. – Мыла, сушила.
‒ Наверное, она тебя любила, ‒ высказал предположение Карандаш.
Рваный Мешок подумал с минуту.
‒ Наверное, ‒ и отвернулся, старательно стряхивая с себя картофельную кожуру. Карандашу показалось – чтобы никто не заметил его слез.
– Надо же ей было пачку молока про запас взять, нет, чтобы в следующий раз купить. – Рваный Мешок снова вздохнул. – Молоко потом так и скисло в холодильнике – не понадобилось. А я ‒ надорвался.
‒ Печально, ‒ посочувствовал Карандаш.
‒ А в меня свежие булочки завернули. С кори-ицей, ‒- мечтательно проскрипел Мятый Кулек. – Они так вкусно пахли.
Он прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, словно хотел снова почувствовать тот запах.
‒ Булочки съели, меня смяли и – в мусорник. Обидно, однако.
‒ Одноразовая жизнь, ‒ сплюнул каплю прокисшего сока Тетрапак. – Вылили содержимое и больше не нужен. А ведь я надежно сделан, еще многое могу сохранить. Слышал, у некоторых обрезают верхушку, – он наклонился показать верх, где была крышечка и склеенный козырек, ‒ внутрь засыпают землю и сажают рассаду. И ничего, еще как служим. Вторая жизнь, считай. Эх, ‒ и прихлопнул крышечку.
‒ А на меня, кстати, художник мог надеть специальный наконечник, – с обидой в голосе произнес Карандаш, ‒ есть у них такой. Заменяет исчезнувшую часть. Я бы мог еще столько нарисовать!.. Вот это была бы жизнь до конца. А не как сейчас – умирать огрызком.
Наступило тяжелое молчание. Только Дырявое Ведро поигрывал каштаном, извлекая разные звуки, словно подбирал мелодию.
‒ А я до-олго жила. Я ведь железная; можно сказать, вечная, ‒ с ноткой гордости заявила Консервная Банка. ‒ Меня не открывали, все берегли «Завтрак туриста» на худой случай.
Она оглядела всех членов компании.
‒ Вам недолго осталось, а я – когда еще проржавею. Всех вас переживу, ‒ и откатилась дальше, увидев, что к ней развернулась вся компания, явно задумав что-то нехорошее.
‒ Ишь ты, подишь ты, ‒ поддразнил ее Рваный Мешок. – Прикатилась тут. Без тебя тошно.
‒ А ты, Рваный Мешок, тоже долго проканителишься, ‒ Консервная Банка решила задобрить вожака. – Слышала, пластик лет тридцать разлагается. Так что тебе не о чем беспокоиться.
Рваный Мешок собирался было прикрыть крышку наглой Консервной Банке, чтобы не выпендривалась, не портила последние часы, но после этих слов приободрился.
‒ Ладно, живи, железяка. Все равно у всех нас, ‒ он обвел тяжелым взглядом присутствующих, ‒ одна судьба. Раньше, или позже, какая разница.
Напряжение, висевшее в воздухе, ослабло.
‒ А у меня бок стал ржаветь, ‒ начал свою историю Дырявое Ведро, ‒ и в конце концов прохудился. Хозяин сказал: на черта ты теперь мне нужен – ни воды не принести, ни земли, ни золу из печки. А яблоки и сливы могу и в ящик укладывать, все целее будут. И выбросил меня. – Дырявое Ведро судорожно вздохнул, каштан прокатился, отдавая эхом. ‒ Разве я виноват? Мог бы для чего-нибудь другого пригодиться.
‒ Например? – поинтересовался Карандаш.
‒ Я клумбой могу служить. Меня можно прикопать в землю, насыпать земли и посадить цветы у крыльца. Красота!
Карандаш представил себе эту картину и согласился:
‒ А художник мог бы нарисовать с тебя натюрморт. Тоже было бы красиво. Особенно акварелью.
‒ Так я был бы полезен и прожил еще очень долгое время, ‒ поиграл каштаном Дырявое Ведро, за звуками которого пытаясь скрыть срывавшийся от слез голос.
‒ Да, не ценят нас, однако, ‒ подвел итог Мятый Кулек.
Ветер пронесся, принося сильные неприятные запахи.
‒ А со мной вообще трагедия случилась. ‒ Голос Безрукого Пупса звучал глухо. Его стеклянные глаза словно превратились в льдинки.
‒ Ну-ка, ну-ка, ‒ Консервная Банка заинтересованно посмотрела на него. – Рассказывай.
Безрукий Пупс с минуту помолчал. Наверное, собирается с силами, подумал Карандаш.
‒ Я долго жила у девочки. Ее тетя купила меня в магазине и подарила ей на день рождения. Между прочим, я была очень красивой.
Раздались сдавленные смешки: глядя на него, в это трудно было поверить. Безрукий Пупс как будто ничего не слышал.
‒ А как радовалась девочка! – Он снова замолчал. – Даже поверить трудно, что это произошло со мной. – Он склонил голову и тяжело вздохнул.
Вся компания развернулась к нему: ему явно была нужна поддержка.
‒ Это сейчас я такая … неухоженная. А раньше …
‒ Эй, чудило, ‒ прокатил по бокам каштан Дырявое Ведро. – Давай, рассказывай свою сказочную сказку.
‒ У меня были красивые волосы, с прической. Красивое платьице нежно-голубого цвета, с кружевами, между прочим. Белые носочки, туфельки с маленькой пряжкой. ‒ Голос Безрукого Пупса звучал очень мягко, даже ‒ нежно. ‒ Девочка еще попросила свою маму сшить сумочку на длинной ленточке и повесила мне через плечо – у нее тоже была такая сумочка. Между прочим, такой сумочки не было ни у одной куклы в округе… А ресницы. Какие длинные у меня были ресницы …
Все стали рассматривать его ресницы. Вернее, то, что от них осталось – местами они слиплись, местами их не было вообще.
Безрукий Пупс снова закрыл глаза. Сидящий рядом Карандаш заметил слезинку, скатившуюся по его щеке и оставившую влажную полоску, и подумал: тяжело Пупсу – так внезапно все случилось.
‒ И, однако, что было дальше? ‒ подтолкнул рассказчика Мятый Кулек.
‒ Да не дергай его, ‒ отбрил его Тетрапак. – Не видишь, хреново ему.
Мятому Кульку стало неудобно, и он чуть смялся.
‒ Девочка меня очень любила. На ночь клала в кровать рядом с собой. Между прочим, особенно было приятно, как она аккуратно, чтобы не помялось, разглаживала своей ручкой мое платьице. Утром брала с собой на завтрак и спрашивала, что бы я хотела съесть – булочку или творожок. Когда уходила в детский сад, усаживала в кресло и всегда говорила: дождись меня. Как будто я могла куда-то деться. – Безрукий Пупс с трудом подавил желание всхлипнуть.
‒ Точно, Дырявое Ведро, ‒ подтвердила Консервная Банка. – Не жизнь, а сказка.
‒ Слышь, ржавая Банка, хорош издеваться, ‒ пригрозил Рваный Мешок: – а то сейчас загремишь ближе к бульдозеру.
Консервная Банка тут же прикрыла крышку, оставив небольшую щель.
‒ И что дальше? – с явным нетерпением спросил Карандаш.
‒ Был очередной день рождения. – Голос Безрукого Пупса задрожал и всех охватило тревожное ожидание. – Пришло много гостей. Разбирали и рассматривали подарки, потом ели огромный торт, а потом детям предложили поиграть в соседней комнате, где в кресле сидела я. Поначалу все было пристойно. А потом соседская девчонка увидела меня, схватила и стала трогать платьице, сумочку. Моя девочка подошла и хотела меня забрать у нее, но та так вцепилась: не отдам, кричит, мое! Моя девочка отвечает: это моя кукла, отдай! – Безрукий Пупс всхлипнул. Рваный Мешок положил ему на плечо свою ручку, пытаясь успокоить. ‒ В общем, началось: соседская схватила меня за руки, моя девочка – за живот, и стали тянуть каждая в свою сторону. Соседская вырвала мои руки. – По щекам Безрукого Пупса прокатились две слезы ‒ было видно, что ему трудно сдерживаться.
Все сочувственно молчали. Тетрапак не выдержал:
‒ Прессовать таких надо, ‒ с досады тряхнул крышечкой; вылетела капля прокисшего сока.
‒ Продолжай, ‒ тихо, но сурово сказал Рваный Мешок, словно сейчас он был судьей, который уже знает, какой приговор объявит.
‒ На крики в комнату ворвались взрослые. Мама девочки успокаивала ее; соседская пыталась отобрать у своей дочери мои руки, но та билась в истерике и орала: хочу эту куклу, хочу эту куклу! Ее мать пыталась убедить – это чужая кукла. Но куда там. ‒ Безрукий Пупс подтолкнул ногой валявшийся кусок дерева и отбросил в сторону. ‒ Все уговаривала: мы тебе другую купим. А девчонка продолжала орать: не хочу другую, хочу эту! Еле увела домой. Видели бы вы ее лицо: злобное, чисто ведьма. Моя девочка долго плакала, прижимая меня к себе. – Безрукий Пупс судорожно дышал.
‒ А ты чего … голый? – полюбопытствовала Консервная Банка и с опаской взглянула на Рваного Мешка.
‒ Ну, бабы, ну, чудилы. Везде влезут со своими глупостями, ‒ возмущенно прогремел каштаном Дырявое Ведро.
‒ Руки на место поставить не удалось. Платье порвалось. Я стала калекой, ‒ сдержанно ответил Безрукий Пупс. ‒ Одна сумочка осталась целой.
Через пару минут немного успокоился. Карандаш тихо спросил:
‒ Чем все кончилось?
‒ Через пару дней соседка в качестве извинений принесла новую куклу. Между прочим, в коробке. Ее открыли и все ахнули: там такая красавица лежала!
‒ Мда, история, однако … — пробормотал Мокрый Кулек.
‒ А со мной … Сами понимаете. Я потом слышала разговоры: видите ли, соседская девчонка не привыкла к отказам – ей всегда давали то, что она хочет. – Слеза скатилась по щеке и упала Безрукому Пупсу на ногу.
– Да, сюжетец … — задумчиво произнес Тетрапак.
– Когда меня выносили на помойку, девочка, между прочим, со мной даже не попрощалась. –– Безрукий Пупс хлюпнул носом. ‒ В тот момент я как будто умерла.
После рассказа Безрукого Пупса никому не хотелось разговаривать.
Бульдозер с шумом разъезжал туда-сюда, безжалостно круша, сминая, разрывая, укатывал все, что попадало под гусеницы.
– Последний день. – Тетрапак отмахнулся крышечкой от назойливых мух.
‒ Сбежать бы … — прохрипел Безрукий Пупс.
‒ Куда? – прошелестел Рваный Мешок.
‒ Не сбежишь, ‒ мрачно проскрежетала Консервная Банка. ‒ Не избежишь.
‒ Аааа! ‒ завопил Мятый Кулек. ‒ Не хочу, не хочу!
‒ Держись, братан. Вместе тут и ляжем. Братская могила ненужных вещей, ‒ озвучил приговор Тетрапак.
Бумага Мятого Кулька не выдержала крика, и он порвался.
‒ У нас не будет завтра, ‒ подытожил Безрукий Пупс.
Они застыли, словно их заморозили.
Рабочий день закончился, солнце катилось к закату, день – к вечеру. Шум машин сменился шепотом ветра. Птицы умолкли и разлетелись. На свалке установилась тишина; казалось, что и время остановилось.
В сумерках они приняли решение: достойно жили, достойно и помирать будем.
‒ Терять нам нечего, чего уж там, ‒ с тоской в голосе возразил Мятый Кулек.
‒ Есть. – Твердо отмел возражение Рваный Мешок.
Все к нему повернулись.
‒ Достоинство.
‒ Ух ты!
Все сразу подтянулись, выпрямились.
Утром компания взобралась на вершину кучи.
Рваный Мешок, как смог, приподнялся. Мятый Кулек постарался расправиться. Безрукий Пупс встал на оставшиеся целыми ноги. Карандаш попытался вытянуть грифель, насколько было возможно. Тетрапак лихо поставил крышечку вертикально, словно отдавал честь войскам. Консервная Банка встала на край, поставила крышку как опору ‒ получилась пирамида.
Понизу по своим делам бежал Крыс. Необычное для свалки зрелище заставило его остановиться: на фоне поднявшегося солнца силуэты обреченных на смерть выглядели как не сдающийся врагу город-крепость. Крыс даже рот открыл от удивления. Потом огляделся – не видит ли кто-нибудь Главного мафиози свалки в таком состоянии – и закрыл рот.
Галдя, летали птицы. Мусоровозы подъезжали и уезжали. Все было, как обычно.
Крыс наблюдал, как подъехал бульдозер, угрожающе поднял щит и растащил компанию. Снова проехал, утрамбовал железными гусеницами. Осталась ровная разноцветная масса.
Самосвал навалил грунт, бульдозер взревел мотором и разровнял захоронение.
‒ Красивая смерть. Уважаю, ‒ одобрительно отметил Крыс и побежал дальше.
Подъехал мусоровоз, сбросил груз.
Слетелись птицы, громко вереща:
‒ Добыча! Свеженькое привезли. Налетай! Хватай!
К вечеру все стихло.
© 2025. Риторова В. Все права защищены