Пятница.
Она шла домой, точно зная: по пятницам ее ждет неизменное меню — книга, бокал вина, телевизор. Да, ещё — одиночество.
Кстати, вино. Надо купить.
Суббота. Снова книга, телевизор. Да, и бокал вина.
Опять эти мысли! Замолчите! Отстаньте от меня!
Да, он бросил меня. Бросил! Что ж мне, теперь не жить?
Хочу расслабиться, попытаться отключиться. Хотя бы к вечеру. Пожалуй, допью бутылку — оказалось, приятное вино.
Воскресенье. Только проснулась, а мысли о нём уже стучатся. Как же вас выключить?
Если бы могла, заперла в дальнем закутке памяти. Чтобы не слышать. А если бы продолжили бунтовать, медленно, кирпич за кирпичом замуровала, чтобы задохнулись там. Хоть как-то отвлеклась бы.
А пока задыхаюсь я. Скорее бы утро — на работе о вас некогда думать.
Пятница. Всю неделю сражалась с вами на работе. Столько ошибок в расчетах сделала! Все из-за вас: вы меня отвлекаете, пальцы попадают на соседние кнопки калькулятора, цифры получаются неверные. В общем, натворила я делов. Вы и здесь все испортили – сегодня мне сказали, что такой сотрудник им не нужен! Теперь работу искать надо.
А он забыл обо мне? Совсем?
Снова пятница и выходные. Снова книга, телевизор и вы?
Между прочим, с вином-то мне легче пережидать ваше буйство.
Значит, вино. Возьму, пожалуй, сразу две бутылки. Чтобы потом не бегать за второй. Молодец, мудрое решение.
Плохо мне без него. Куда себя девать по выходным, не знаю. Делать ничего не хочется — какой смысл?
Сегодня восемьдесят девятый день, как он меня бросил. Знать бы, почему?
Сказал только: «Мы не можем больше встречаться», — быстро развернулся и чуть не бегом поспешил к машине. Я только хотела спросить, что случилось, а он уже сел в машину и рванул с места. Я даже пошевелиться не успела. Вопросы во мне так и застряли. До сих пор комом в горле стоят. Что я тогда сделала не так?
Как быстро кончилось вино. И не помогает вовсе: сражение с мыслями о нем не стихает. Не могу о нем не думать.
Говорят, он жениться собирается. Спустя полгода после нашего разрыва. Так быстро.
— Ох, в сердце словно что-то разорвалось. И ноет, — потерла обеспокоившее ее место.
Пятница. Книга.
К черту книгу. Телевизор включу, пару рюмок водки и на боковую. Тоска гложет, не могу. За сердце хватает, дышать не даёт. Слёзы.
Что такое? Больше нет водки? Вчера целая бутылка была.
Пятница. Сегодня меня уволили. За пьянство, сказали. Ой, великие господа! Видите ли, я плохо убираю офис. Подумаешь, бутылку початую нашли в шкафчике с метелками. Не побрезговали, понимаешь, порылись.
Какое пьянство? Рюмашка в рабочие дни, бутылка дома в выходные. Какое же это пьянство?! Так, забыться.
Придется пилить в магазин. И ведь не хотела больше пить, так на тебе, расстроили, паразиты.
Что бы еще продать? Нет, телевизор — единственное окно-окошечко, связывающее с прошлой жизнью; последняя ниточка, удерживающая меня на плаву. Без него я ощущаю свою никчемность, малюсенькость, стремящуюся к точке, которую поглощает черная дыра смерти. Она гипнотически затягивает: там, наверное, хорошо — ни желаний, ни воспоминаний, ни ожиданий. Покой, тьма, безмолвие. Отпустите меня туда!
Уже потеряла счет времени. Видела своего бывшего вчера. Идёт с брюнеткой под ручку. Улыбается ей. Меня не заметил, мимо проходя. Что, я так сильно изменилась?
Иногда посещает робкая пока мысль-мыслишка: скорее бы всё закончилась. Надоело мучиться. Нет меня – я исчезла.
— Женщина, очнитесь! Вам плохо? — услышала я как сквозь вату.
— Нет, спасибо, — очнулась я. — Теперь полегче. Что со мной было? Упала в обморок? Сердце, наверное, прихватило. Эй, бутылку-то отдайте. Сама знаю, что вредно! Сама разберусь.
Может, оно и к лучшему? Сдохнуть, и все проблемы решены. Его рядом нет, я ему не нужна. Зачем вообще жить?
Снова пятница. 20 мая. Два года прошло. “Юбилей”, — она усмехнулась, и горькая складка прорезала ее щеку.
Недавно видела его. Что-то у них пошло вразнос: он шел молча, глядя перед собой, нахмурив брови, между которыми уже укоренилась глубокая морщина, губы сошлись в тонкую полоску. Явно не хотел слушать ее.
Брюнетка что-то выкрикивала и размахивала рукой. Мне даже показалось, чуть не впилась ногтями ему в лицо.
Во мне проснулась надежда: ему с ней плохо, вдруг он вспомнит обо мне?!
— О, стакашек. Теперь ты мой единственный друг. Надежда проклятая, молчи, не морочь мне голову. Все прошло.
Стукнула стаканом по столу и резко опрокинула жидкость в рот.
— Дома она, дома, мужчина. А вы ей кто? Старый знакомый? Звоните или стучите сильнее. Заснула, наверное, пьянчужка. Нет, сегодня не видели. И вчера … — соседка задумалась, — тоже. Может, случилось что? Надо бы войти.
Мужчина нерешительно нажал на ручку входной двери. Та легко открылась, равнодушно позволяя войти.
Квартира была запущенной: обои потеряли свой первоначальный цвет; окна, немытые лет сто; обвисшие занавески, давно утратившие свежесть. Контрастом к этому выглядел чистый пол, вымытая и убранная в шкафчик посуда. На столе – кружевная скатерть, наверное, сокровище из бабушкиного сундука; приготовленные две чашки, явно помнившие лучшие времена; вазочка с дешевым печеньем. Хозяйка ждала гостя?
За столом сидела женщина в красивом когда-то, но вышедшем из моды платье и туфлях на босу ногу. Голова лежала на руке, другая рука безвольно висела. На лице с рано проступившими морщинами на ещё молодой коже, с неумело нанесенным макияжем сохранилась улыбка, собравшаяся было упорхнуть. Перед ней стояла фотография в потертой рамке: смеющаяся девушка, похожая на хозяйку; сзади её обнимает молодой человек. Без сомнения, в тот момент они были счастливы. Ее застывший взгляд остановился на фотографии, словно хотел запечатлеть и забрать ее с собой.
Автор — Валентина Риторова, психотерапевт
© 2020. Риторова В. Все права защищены